Перечитывая Ханну Арендт: был ли винтиком Эйхман?

В "Банальности зла" Арендт приходит к выводу, что Эйхман не был чудовищем или какой-то психопатологической личностью, не был идеологом холокоста, но был весьма средним, исполнительным и зацикленным на своей карьере винтиком тоталитарной машины, а его действия, обернувшиеся гибелью миллионов людей, стали, по словам Арендт, следствием желания хорошо сделать свою работу. В данном случае тот факт, что эта работа заключалась в организации массовых убийств, имел второстепенное значение.

Во многом благодаря Арендт, многим долгое время казалось (или многие хотели убедить себя), к Эйхману прикрепился образ малообразо¬ванного, закомплексованного винтика нацистской машины уничтожения.

На судебном процессе в Иерусалиме, куда его тайно привезли агенты "Моссада", выкрав в Аргентине, Эйхман блестяще сыграл роль именно такого человека, который якобы не выходил из-за своего письменного стола и выполнял чужие приказы. Роль жертвы, как он выражался, "своего послушания перед начальниками-преступниками".

На процессе в Иерусалиме Адольф Эйхман говорил:

«Я осуждаю санкционированную тогдашним руководством Германии деятельность по уничтожению евреев.

Я никогда не был антисемитом, но я был националистом. Я получил приказ составить расписание депортаций, учитывая все, что с этой задачей было связано.

Так как вы требуете от меня, господин председатель суда, дать ясный ответ, то я должен заявить, что уничтожение евреев считаю одним из самых тяжких преступлений в истории человечества».



Ханна Аренд – автор знаменитой книги о процессе "Эйхман в Иерусалиме", – наблюдая за Эйхманом в зале суда, сформулировала тогда тезис о "банальности зла". Она поверила в спектакль Эйхмана на суде, где он изображал себя жертвой, обязанной выполнять приказы вышестоящих.
Позднее многие исследователи фактически доказывали неточность суждений Арендт. Якоб Робинсон в своем труде «Выпрямление кривизны» (And the Crooked Shall be Made Straight, Macmillan, 1965), а также историк холокоста Яков Лозовик в книге «Бюрократы Гитлера: нацистская полиция безопасности и банальность зла» (Hitler's Bureaucrats: The Nazi Security Police and the Banality of the Evil, Continuum International Publishing, 2002) показали, что Эйхман не был только послушным исполнителем. Оба автора указывают на радостное возбуждение, эйфорию, которую испытывал Эйхман ближе к концу войны, когда говорил о том, сколь многих евреев ему удалось уничтожить: он-де «сойдет в могилу, смеясь» от радостного осознания того, что послал на смерть пять миллионов евреев.

Эйхман и его адвокат строили защиту на утверждении, что единственным его грехом (если это вообще грех) было следование приказам начальников. Адвокат Эйхмана доктор Роберт Серватиус говорил на процессе:

"Обвиняемый формально имел возможность принимать решения по собственной воле, но не только у него, но и у многих других отсутствовало ясное свободное видение ситуации. Ему, как и многим другим, ослепленным пропагандой, которая восхваляла успехи режима, оставалось только одно – присяга и послушание".

Однако этому тезису Серватиуса явно противоречит магнитофонная запись, сделанная в Буэнос-Айресе в 1957 году. На ней, в беседе с голландским эсэсовцем Виллемом Зассеном, который записывал разговоры с Эйхманом на магнитофон, последний говорит: "Если бы мне пришлось стать комендантом концентрационного лагеря, я действовал бы так же, как и другие. И если бы я получал приказы расстреливать евреев или отправлять их в газовые камеры, то будьте уверены, я выполнил бы эти приказы. (…) Убей мы 10 миллионов 300 тысяч наших заклятых врагов, тогда наша миссия была бы выполненной".

Еще из его разгоров 1957 года: «когда я пришел к заключе-нию, что то, что мы делали с евреями, было необходимо, я принялся за работу с фанатизмом человека, считающего себя истинным национал-социалистом… Я всегда работал со стопроцентной отдачей и, отдавая приказы, действовал со свойственной мне энергичностью».

Последняя по времени книга, написанная Беттиной Штангнет, называется ''Эйхман до Иерусалима''. В 2011 году эта работа была удостоена в Германии премии как лучшая нехудожественная книга. Как говорится в решении жюри, премия дана "за убедительную корректировку образа нацистского преступника".

Одно из главных достижений автора – опровержение бытовавшего мнения о том, что до своего ареста Эйхмана был никому неизвестен. Беттина Штангнет установила, что уже в 1938 году он был знаком со всеми бонзами режима, за исключением Гитлера. Его знали Геббельс и Геринг, например. Геринг говорил на Нюрнбергском процессе, что прекрасно знал, кем был Эйхман. Еврейский отдел, который возглавлял Эйхман, все называли по-разному, но чаще всего просто – "отдел Эйхмана". Такие вещи не бывают случайными – это надо заслужить делами.

Беттина Штангнет доказывает, что Эйхман был весьма известным человеком в нацистские времена и это льстило его самолюбию. Он стремился делать карьеру внутри нацистского режима и он ее сделал, но, конечно же, это была карьера массового убийцы, так как сам режим был режимом убийц.

В процессе работы над Беттине Штангнет удалось найти 600 страниц написанных Эйхманом мемуарных заметок. Эти до сих пор неизвестные страницы, по словам Штангнет, дезавуируют ту роль маленького винтика нацистской машины, которую Эйхман играл во время судебного процесса. В действительности он гордился собой, своей ролью в истории, гордился своим вкладом в "окончательное решение еврейского вопроса".



Эйхман пишет, что по его приказу ему подбирались статьи из газет, в которых было упомянуто его имя. И Штангнет нашла эти статьи. И стал возникать совсем другой человек. Его знали и за пределами гитлеровской империи. Еще в 1939 году его упоминает в своих дневниках Бен-Гурион.

Известно, что в конце войны Эйхман отказал штандартенфюреру СС Хельмуту Кнохену, главному гестаповцу оккупированной Франции, в просьбе не депортировать одного еврейского физика. Кнохен аргументировал свою просьбу тем, что этот физик им, нацистам, еще пригодится, но Эйхман рассуждал иначе: он раньше многих понял, что война проиграна, но свою борьбу с еврейством продолжал до последнего дня войны. К тому же, несмотря на то, что Кнохен был старшим по званию, в окончательном решении еврейского вопроса он подчинялся Эйхману, что также говорит о значимости этого "винтика системы".

Адольф Эйхман знал, как никто, масштабы содеянного и гордился результатами. Этот палач первым озвучил цифру уничтоженных евреев – 6 миллионов. Именно со ссылкой на него из уст одного из свидетелей на нюрнбергском процессе, в прошлом высокопоставленного нацистского чиновника, впервые была озвучена эта цифра.– 6 миллионов убитых евреев: четыре миллиона в лагерях смерти и еще два миллиона жертв в результате погромов и расстрелов в гетто, маршей смерти и так далее.

Своих сыновей он воспитал в таком дух, что трое из них и по сей день остаются убежденными сторонниками правоты своего отца. Только младший из его сыновей публично осуждает деяния Эйхмана.