philologist в Жак Ле Гофф. Кто такой средневековый интеллектуал?Жак Ле Гофф (фр. Jacques Le Goff; 1 января 1924, Тулон — 1 апреля 2014, Париж) — французский историк-медиевист, один из ярчайших представителей «Новой исторической науки», вышедшей из школы «Анналов», у истоков которой стояли М. Блок и Л. Февр. Остался верным концепции тотальной истории. Первый директор Высшей школы социальных наук (c 1975 по 1977 год). Составитель книжной серии «Становление Европы» о европейской истории. Ниже приведен фрагмент из его книги "Интеллектуалы в Средние века" (СПб., 2003).
К концу средневековья пляска смерти охватила различные сословия мира сего — то есть различные социальные группы — и влекла их в небытие, в коем находило удовлетворение мироощущение эпохи упадка. Наряду с королями, дворянами, церковниками, буржуа, выходцами из народа в это действо часто была вовлечена фигура клирика, который далеко не всегда равнозначен монаху или священнику. Этот клирик происходил из рода интеллектуалов, берущего начало в западном средневековье. Почему мы избрали имя интеллектуала для названия нашей небольшой книги? Оно не является результатом произвольного выбора. Среди множества определений: люди науки, ученые, клирики, мыслители (терминология, относящаяся к миру мысли, никогда не отличалась определенностью) — слово «интеллектуал» обозначало область с хорошо очерченными границами. Речь идет о школьных учителях, мэтрах.
Впервые оно произносится в эпоху раннего средневековья, затем получает распространение в городских школах XII века, а в XIII веке переходит в университеты. Так именуют тех, чьим ремеслом были мышление и преподавание своих мыслей. Этот союз личного размышления и передачи его путем обучения характеризовал интеллектуала. Пожалуй, вплоть до нынешней эпохи эта среда никогда не имела столь четких очертаний и такого сознания собственной значимости, как в Средние века. Из-за двусмысленности термина clerc (клирик, клерк) в Средние века искали другое имя и вслед за Сигером Брабантским окрестили эту фигуру philosophus.
Я сознательно избегал его, поскольку философ для нас — совсем иной персонаж. Это слово было позаимствовано у античности. Во времена Фомы Аквинского и Сигера философом (по преимуществу, Философом с большой буквы) был Аристотель. Но в Средние века таковым был христианский философ. В нем находил свое выражение идеал школ с XII по XV век — идеал христианского гуманизма. Однако гуманист для нас опять-таки означает другой тип ученого, а именно: ученого Возрождения XV-XVI веков, который как раз противопоставлялся средневековому интеллектуалу.
Иными словами, за пределами этого очерка, которому я бы дал подзаголовок «Введение в историческую социологию западных интеллектуалов», не будь он столь амбициозным и не будь при этом риска злоупотребить изрядно затертыми на сегодняшний день терминами, — останутся замечательные представители богатой средневековой мысли. Ни мистики, уединенные в своих кельях, ни поэты или составители хроник, удалившиеся от мира школы и погруженные в иную среду, не появятся здесь, а если речь о них и пойдет, то лишь эпизодически, чтобы указать на их отличие.
Даже гигантский силуэт Данте, истинного властителя средневековой мысли, отбросит здесь лишь слабую тень. Если он и посещал университет (а в самом ли деле он бывал в Париже, в Соломенном проулке?), если его произведения и стали в Италии конца XIV века текстами, требующими ученого толкования, если фигура Сигера и возникает в его «Раю», в казавшихся странными стихах, то по темному лесу он все же следовал за Вергилием, шел иными путями, отличными от тех, что были проложены толпами наших интеллектуалов.
Рютбёф, Жан де Мен, Чосер, Вийон будут упоминаться мною лишь потому, что на них наложило свой отпечаток пребывание в школе. Поэтому речь в книге пойдет только об одном аспекте средневековой мысли, только об одном типе ученых. Я не игнорирую ни наличия, ни важности других духовных семейств, других духовных учителей. Но меня привлекла фигура интеллектуала, имеющего свою собственную историю. Она кажется мне весьма примечательной и значимой для истории западной мысли, будучи к тому же четко определимой социологически. Но было бы ошибкой говорить о ней в единственном числе, когда мы находим такое многообразие интеллектуалов (надеюсь, страницы этой книги отразят его). От Абеляра до Оккама, от Альберта Великого до Жана Жерсона, от Сигера Брабантского до Виссариона — сколько темпераментов, характеров, различных и противоположных интересов!
Ученый и профессор, мыслитель по профессии, интеллектуал может определяться и некоторыми психологическими чертами, способными вклиниваться в мир духа, становиться некими складками характера, способными затвердевать, делаться привычками, даже маниями. В силу своей рассудительности интеллектуал рискует впасть в рассудочность. Своей наукой он все иссушает. Разве не разрушает он своей критикой, не дискредитирует своей системой?
В сегодняшнем мире предостаточно разоблачителей интеллектуала, делающих из него козла отпущения. Если Средние века и высмеивали закосневших схоластов, то к интеллектуалу они не были так несправедливы. Они не возлагали на университетских преподавателей вину за потерю Иерусалима, а на студентов Сорбонны — за поражение при Азенкуре. Средневековье умело видеть в разуме страстное стремление к справедливости, в науке — жажду истины, в критике — поиск лучшего. Недоброжелателям интеллектуала через века отвечает Данте, поместивший в рай и примиривший в нем трех крупнейших интеллектуалов XIII века: св. Фому, св. Бонавентуру и Сигера Брабантского.
Возрождение городов и рождение интеллектуала в XII веке
Вначале были города. Интеллектуал средневековья на Западе рождается вместе с ними. Он появляется вместе с их расцветом, связанным с развитием торговли, промышленности (скажем скромнее — ремесел), как один из тех мастеров, которые водворились в них под влиянием разделения труда. Ранее действительной специализации людей отвечало разве что подразделение социальных классов, предложенное Адальбероном Ланским: те, кто молится, — клирики; те, кто защищает, — дворяне; те, кто работает, — крестьяне. Обрабатывающий землю серв был одновременно и ремесленником.
Благородный воин был в одно и то же время собственником, судьей, управляющим. Клирики — прежде всего, монахи — нередко исполняли сразу все эти обязанности. Духовная работа была лишь одной из сфер их деятельности. Она не была самоцелью, но подчинялась общему порядку их жизни, отданной Богу. Живя в монастырях, они могли по случаю становиться преподавателями, учеными, писателями. Но это было чем-то преходящим, вторичным для личности монаха. Даже те из них, в ком угадывались интеллектуалы грядущих столетий, еще не были таковыми.
Алкуин представлял собой, прежде всего, высокопоставленного чиновника, министра культуры при Карле Великом. Луп из Ферье — прежде всего аббат, пусть интересующийся книгами и охотно ссылающийся на Цицерона в своих письмах. Человек, чьим ремеслом станут писательство и преподавание (скорее и то, и другое одновременно), человек, который профессионально займется деятельностью преподавателя и ученого, короче говоря, интеллектуал, появится только вместе с городами. Его появление станет ощутимым лишь в XII веке. Конечно, средневековые города не вырастали на Западе вдруг, как грибы. Историки обнаруживают их уже вполне готовыми в XI, в X веках, и чуть ли не каждый номер специализированного журнала сообщает нам о новом, все более отдаленном по времени возрождении городов.
Разумеется, города всегда были на Западе, но «останки» римских городов времен Поздней империи прикрывали своими стенами горстку жителей и окружали военного, административного или религиозного правителя. Таковы, прежде всего, города, где размещались епископства, — в них жило незначительное число мирян, меньшее, чем священников, и не было иной экономической жизни, кроме небольшого местного рынка, служащего удовлетворению повседневных нужд. Видимо, под воздействием мусульманского мира, который требовал поставок товаров для огромного городского населения Дамаска, Фустата, Туниса, Багдада, Кордовы с варварского Запада, — леса, мехов, мечей, рабов — стали появляться эмбрионы городов, «порты».
Они были либо самостоятельны, либо прилеплялись к епископальным центрам и военным «бургам» X века (быть может, даже IX века). Но этот феномен в полной мере заявит о себе только в XII веке и тогда основательно изменит экономическую и социальную структуру Запада, а движение коммун потрясет политические структуры. К этим революциям добавится еще одна — культурная. А к рождениям и возрождениям присоединится еще одно — возрождение интеллектуальное.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
К концу средневековья пляска смерти охватила различные сословия мира сего — то есть различные социальные группы — и влекла их в небытие, в коем находило удовлетворение мироощущение эпохи упадка. Наряду с королями, дворянами, церковниками, буржуа, выходцами из народа в это действо часто была вовлечена фигура клирика, который далеко не всегда равнозначен монаху или священнику. Этот клирик происходил из рода интеллектуалов, берущего начало в западном средневековье. Почему мы избрали имя интеллектуала для названия нашей небольшой книги? Оно не является результатом произвольного выбора. Среди множества определений: люди науки, ученые, клирики, мыслители (терминология, относящаяся к миру мысли, никогда не отличалась определенностью) — слово «интеллектуал» обозначало область с хорошо очерченными границами. Речь идет о школьных учителях, мэтрах.
Впервые оно произносится в эпоху раннего средневековья, затем получает распространение в городских школах XII века, а в XIII веке переходит в университеты. Так именуют тех, чьим ремеслом были мышление и преподавание своих мыслей. Этот союз личного размышления и передачи его путем обучения характеризовал интеллектуала. Пожалуй, вплоть до нынешней эпохи эта среда никогда не имела столь четких очертаний и такого сознания собственной значимости, как в Средние века. Из-за двусмысленности термина clerc (клирик, клерк) в Средние века искали другое имя и вслед за Сигером Брабантским окрестили эту фигуру philosophus.
Я сознательно избегал его, поскольку философ для нас — совсем иной персонаж. Это слово было позаимствовано у античности. Во времена Фомы Аквинского и Сигера философом (по преимуществу, Философом с большой буквы) был Аристотель. Но в Средние века таковым был христианский философ. В нем находил свое выражение идеал школ с XII по XV век — идеал христианского гуманизма. Однако гуманист для нас опять-таки означает другой тип ученого, а именно: ученого Возрождения XV-XVI веков, который как раз противопоставлялся средневековому интеллектуалу.
Иными словами, за пределами этого очерка, которому я бы дал подзаголовок «Введение в историческую социологию западных интеллектуалов», не будь он столь амбициозным и не будь при этом риска злоупотребить изрядно затертыми на сегодняшний день терминами, — останутся замечательные представители богатой средневековой мысли. Ни мистики, уединенные в своих кельях, ни поэты или составители хроник, удалившиеся от мира школы и погруженные в иную среду, не появятся здесь, а если речь о них и пойдет, то лишь эпизодически, чтобы указать на их отличие.
Даже гигантский силуэт Данте, истинного властителя средневековой мысли, отбросит здесь лишь слабую тень. Если он и посещал университет (а в самом ли деле он бывал в Париже, в Соломенном проулке?), если его произведения и стали в Италии конца XIV века текстами, требующими ученого толкования, если фигура Сигера и возникает в его «Раю», в казавшихся странными стихах, то по темному лесу он все же следовал за Вергилием, шел иными путями, отличными от тех, что были проложены толпами наших интеллектуалов.
Рютбёф, Жан де Мен, Чосер, Вийон будут упоминаться мною лишь потому, что на них наложило свой отпечаток пребывание в школе. Поэтому речь в книге пойдет только об одном аспекте средневековой мысли, только об одном типе ученых. Я не игнорирую ни наличия, ни важности других духовных семейств, других духовных учителей. Но меня привлекла фигура интеллектуала, имеющего свою собственную историю. Она кажется мне весьма примечательной и значимой для истории западной мысли, будучи к тому же четко определимой социологически. Но было бы ошибкой говорить о ней в единственном числе, когда мы находим такое многообразие интеллектуалов (надеюсь, страницы этой книги отразят его). От Абеляра до Оккама, от Альберта Великого до Жана Жерсона, от Сигера Брабантского до Виссариона — сколько темпераментов, характеров, различных и противоположных интересов!
Ученый и профессор, мыслитель по профессии, интеллектуал может определяться и некоторыми психологическими чертами, способными вклиниваться в мир духа, становиться некими складками характера, способными затвердевать, делаться привычками, даже маниями. В силу своей рассудительности интеллектуал рискует впасть в рассудочность. Своей наукой он все иссушает. Разве не разрушает он своей критикой, не дискредитирует своей системой?
В сегодняшнем мире предостаточно разоблачителей интеллектуала, делающих из него козла отпущения. Если Средние века и высмеивали закосневших схоластов, то к интеллектуалу они не были так несправедливы. Они не возлагали на университетских преподавателей вину за потерю Иерусалима, а на студентов Сорбонны — за поражение при Азенкуре. Средневековье умело видеть в разуме страстное стремление к справедливости, в науке — жажду истины, в критике — поиск лучшего. Недоброжелателям интеллектуала через века отвечает Данте, поместивший в рай и примиривший в нем трех крупнейших интеллектуалов XIII века: св. Фому, св. Бонавентуру и Сигера Брабантского.
Возрождение городов и рождение интеллектуала в XII веке
Вначале были города. Интеллектуал средневековья на Западе рождается вместе с ними. Он появляется вместе с их расцветом, связанным с развитием торговли, промышленности (скажем скромнее — ремесел), как один из тех мастеров, которые водворились в них под влиянием разделения труда. Ранее действительной специализации людей отвечало разве что подразделение социальных классов, предложенное Адальбероном Ланским: те, кто молится, — клирики; те, кто защищает, — дворяне; те, кто работает, — крестьяне. Обрабатывающий землю серв был одновременно и ремесленником.
Благородный воин был в одно и то же время собственником, судьей, управляющим. Клирики — прежде всего, монахи — нередко исполняли сразу все эти обязанности. Духовная работа была лишь одной из сфер их деятельности. Она не была самоцелью, но подчинялась общему порядку их жизни, отданной Богу. Живя в монастырях, они могли по случаю становиться преподавателями, учеными, писателями. Но это было чем-то преходящим, вторичным для личности монаха. Даже те из них, в ком угадывались интеллектуалы грядущих столетий, еще не были таковыми.
Алкуин представлял собой, прежде всего, высокопоставленного чиновника, министра культуры при Карле Великом. Луп из Ферье — прежде всего аббат, пусть интересующийся книгами и охотно ссылающийся на Цицерона в своих письмах. Человек, чьим ремеслом станут писательство и преподавание (скорее и то, и другое одновременно), человек, который профессионально займется деятельностью преподавателя и ученого, короче говоря, интеллектуал, появится только вместе с городами. Его появление станет ощутимым лишь в XII веке. Конечно, средневековые города не вырастали на Западе вдруг, как грибы. Историки обнаруживают их уже вполне готовыми в XI, в X веках, и чуть ли не каждый номер специализированного журнала сообщает нам о новом, все более отдаленном по времени возрождении городов.
Разумеется, города всегда были на Западе, но «останки» римских городов времен Поздней империи прикрывали своими стенами горстку жителей и окружали военного, административного или религиозного правителя. Таковы, прежде всего, города, где размещались епископства, — в них жило незначительное число мирян, меньшее, чем священников, и не было иной экономической жизни, кроме небольшого местного рынка, служащего удовлетворению повседневных нужд. Видимо, под воздействием мусульманского мира, который требовал поставок товаров для огромного городского населения Дамаска, Фустата, Туниса, Багдада, Кордовы с варварского Запада, — леса, мехов, мечей, рабов — стали появляться эмбрионы городов, «порты».
Они были либо самостоятельны, либо прилеплялись к епископальным центрам и военным «бургам» X века (быть может, даже IX века). Но этот феномен в полной мере заявит о себе только в XII веке и тогда основательно изменит экономическую и социальную структуру Запада, а движение коммун потрясет политические структуры. К этим революциям добавится еще одна — культурная. А к рождениям и возрождениям присоединится еще одно — возрождение интеллектуальное.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
Journal information